Программа ТВ Культура из цикла "ACADEMIA". Лекция доктора филологических наук, заслуженного профессора МГУ им. М.В. Ломоносова, почетного доктора филологии Бирмингемского университета (Великобритания) Светланы Григорьевны Тер-Минасовой.
ACADEMIA. Язык - творец человека. 2
Программа ТВ Культура из цикла "ACADEMIA". Продолжение лекции доктора филологических наук, заслуженного профессора МГУ им. М.В. Ломоносова, почетного доктора филологии Бирмингемского университета (Великобритания) Светланы Григорьевны Тер-Минасовой.
Светлана Тер-Минасова."На зеркало неча пенять... Язык - зеркало культуры"
Доктор филологических наук, профессор, декан Факультета иностранных языков МГУ им. М.В. Ломоносова Светлана Григорьевна Тер-Минасова читает лекцию о современной жизни, отраженной в зеркале языка, о судьбах национальных языков и культур в эпоху глобализации.
Суффикс -арь пришёл в древнерусский язык (общий как для современного русского, так и для украинского языков) из старославянского, то есть искусственного языка, созданного на основе южнославянских диалектов. В какой-то мере старославянский язык можно считать древнеболгарским.
Слово вратарь полностью пришло из старославянского, поскольку в его корне есть неполногласие. По-старославянски врата, а по-русски ворота, но вот что удивительно, в русском языке закрепился старославянский вариант, а в украинском смешанный - воротар.
Сначала литературный письменный язык на Руси был исключительно старославянским. В течение веков происходила выработка собственного литературного языка со всё большим отказом от старославянского на уровнях лексическом, морфологическом, синтаксическом.
Трёх букв во «всезнаках» нет вот этих: «й»; «э»; «ы». Их нужно набирать таким образом: В первом случае, чтобы набрать «й» нужно нажать «альт» и «ш» (при наличии раскладки Бирмана), вместо «э» придётся использовать «е», вместо «ы» нажать «ъи»
Слово ЗАСТОЙ Слово застой в древнерусском языке означало: «1) Остановка, простой. Бывает на море кораблям застой». // Вялость, недостаточная интенсивность в торговле, в хозяйственных делах. 2) В торговом говоре: нераспроданные вовремя съестные или кормовые припасы. Много было застою в продаже рыбы, мяса, сена (ср. застойное сено)». С этими значениями были тесно связаны и позднее развившееся медицинское значение: `болезненная задержка кровообращения': «Застой в крови, в соках» и разные областные народные значения, напр.: `место, где рыба стоит или останавливается'.
Общественно-государственное значение этого слова: `отсутствие прогресса, полная остановка развития в общественной жизни и культуре' — сложилось не ранее 40—50-х годов XIX в., т. е. в тот время, когда распространились понятия: прогресс, прогрессист, прогрессивный, передовой, отсталый, ретроград.
В «Воспоминаниях» Е. М. Феоктистова: «Он [М. Н. Катков] был непримиримым врагом застоя, и ум его неустанно работал над вопросом, каким образом можно было бы вывести Россию на благотворный путь развития».
Известно (), что праиндоевропейский корень *h₂ŕ̥tḱos ("медведь") дал лат. ursus, древнегр. ἄρκτος. В балто-славянских и германских языках данный корень не прижился по причине ранней табуизации слова: медведь мог выступать для балтов, славян и германцев тотемным животным, ввиду чего его настоящее название было табуизировано и заменено на эвфемизмы: англ. bear, нем. Bär, старонорв. bjǫrn от праиндоевропейского (далее ПИЕ) *bʰer- ("сияющий, бурый"); латыш. lācis, лит. lokys от ПИЕ *tel-k-, *tl-ek- ("толкать, топтать"); рус. медведь, укр. (с метатезой, то бишь перестановкой звуков) ведмідь от праслав. *medvědь ("медоед").
Задача: реконструировать слово от корня *h₂ŕ̥tḱos, чтобы понять, как оно могло звучать в современном русском. В сети уже существуют подобные реконструкции, но все они либо ошибочные, либо неполные. Потому предлагаю полный вариант.
I.2. Разрешение кластера TK (зубной-велярный смычный) с исчезновением зубного смычного (именно такое разрешение характерно непосредственно для балто-славянских, ср. рус.земля, лит. žẽmė, латыш. zeme < прабалтослав. *źemē < *ǵʰem < ПИЕ *dʰǵʰem): *ŕ̥ḱos.
II.1. Утрата слоговой сонанты ŕ̥ с переходом её в ŭr/ĭr: *ŭrḱos/*ĭrḱos.
II.2. Переход конечного -os как окончания им. падежа мужского рода в -ŭs: *ŭrḱŭs/*ĭrḱŭs.
III.
a) переход s в х прошёл раньше сатемизации. Тогда после него ничего не изменилось, но в результате последующей сатемизации ḱ переходит в s: *ŭrsŭs/*ĭrsŭs.
б) переход s в х прошёл позже сатемизации. Тогда после сатемизации получили *ŭrsŭs/*ĭrsŭs, а после применения закона Педерсена - *ŭrxŭs/*ĭrxŭs.
Имеем: *ŭrsŭs/*ĭrsŭs/*ŭrxŭs/*ĭrxŭs.
IV.1. Отпадение шумных согласных в конце слов: *ŭrsŭ/*ĭrsŭ/*ŭrxŭ/*ĭrxŭ.
IV.2. Квантитативное выравнивание гласных: переход ŭ в ъ, ĭ в ь: *ъrsъ/*ьrsъ/*ъrxъ/*ьrxъ.
V. Слово не может начинаться со сверхкраткой гласной, потому происходит протеза j передь, v перед ъ: *vъrsъ/*jьrsъ/*vъrxъ/*jьrxъ.
Таким образом, получено четыре праславянских варианта данного слова: *vъrsъ/*jьrsъ/*vъrxъ/*jьrxъ. В русском языке они бы развились следующим образом: *ворс/*ерс/*ворх/*ерх. Выбирайте то, которое вам больше по нраву.
Задача выполнена, спасибо за то, что прочли.
оваре". В. И. Даль
"Я не думаю изгонять слов: антипод, горизонт, атмосфера, эклиптика и им подобных, хотя они и довольно чужды нашему говору; но не утверждайте, чтобы их не было на Руском языке. Горизонт - кругозор и небосклон бредут, но они сочинены письменным, и потому в них слышится натяжка. Небоскат и небозем получше, но и это слова составные, на греческий лад. Русский человек этого не любит, и неправда, чтобы язык наш был сроден таким сваркам: он выносит много, хотя и кряхтит; но это ему противно. Русский берет одно, главное понятие, и из него выливает целиком слово, короткое и ясное. Обратимся же туда, где Русского человека перед глазами простор, море, а не одна только потная полоса пашни, или ёлка, берёзка да болото - какого вы тут захотели горизонта? Но на Каспийском море говорят завесь и закрой, а на Белом озор и овидь. Воля ваша, а я не пойму, чем завесь, закрой, озор и овидь хуже горизонта. На малом море, где то и дело берега в виду и снова закрываются (завешиваются черни) сложились слова: завесь, закрой; на большом, безбрежном - слова озор и овидь. Письменному нужно было по европейски, спутать два слова, чтобы составить кругозор; неграмотный сделал то же, из одного: овидь, озор, тот же кругозор.
Резонанса, говорят, передать нельзя и слово это даже должно произноситься с пригнускою, тогда оно становится более понятным. Но народ, у которого не было французского гувернера, говорит отбой, голк, наголосок, и понимает друг друга хорошо. Наголосок скрипки, рояля; наголосок зала, палаты - чем не резонанс? Адресовать кому, по-руски: насылать; адрес - насыл или насылка: пиши по наслу или по насылке такой-то. Не нравно? Ну так пишите адрес и резонанс, но, как гуманисты и либералы, дайте всякому свой простор и свободу, не невольте же и вы других!
Если бы у нас не было слова кокетничать, кокетка, то я бы по ним не тужил, как не тужу я о том, что у нас нет аману и пардону; но первое есть, и в избытке. Выбирайте любое слово, смотря по оттенкам, из десятка: заискивать, угодничать, любезничать, прельщать, умильничать, жеманничать, миловзорить, миловидничать, рисоваться, красоваться, хорошиться, казотиться, пичужить; сверх всего этого говорят: нравить кого, желать нравиться. Кокетку зовут: прелестница, жеманница, миловидница, миловидка, красовитка, хорошуха и казотка. Возмем и отвлеченное понятие, например, индивидуальность - самость; эгоизм - самотность, самотство, самовщина.
Хотите или нет атмосферу называть мироколицею и колоземицею - это ваша воля; но инстинкт, по нерусскому звуку и по стечению трех непроизносимых вкупе русскою гортанью согласных, должно бы замениться побудком, как говорят на севере, или побудкою, по восточному говору. Инстинкт можно выговорить только западным произношением букв н, к, т, то есть, кончиком языка, а наше, полное, гортанное произношение такого слова не принимает. Есть ли смысл в этом, навязывать земле, целому народу, слова, которых он, не наломав смолоду языка на чужой лад, никак выговорить не может? Гуманно и либерально ли это? Чем свечник хуже канделябра; чем истинник не капитал, противень не антипод, сластоежка, сластник, сластёна, солощавый - не гурман? Почему бы портьера не полсть, полстина, запон, завес, или завесь, или не дверницы? Чем этаж лучше яруса, жилья, связи? Для чего мы переводим карликовая береза, что называется сланкою, сланцем, ерником? Почему фиолетовый лучше синеалаго, а оранжевый [в оригинале у Даля - ранжевый]- жаркова? Чем диагональ лучше долони? Долонь - это прямая, связующая два угла накось. Почему эклиптика не солнопутье? Для чего эхо, не склоняемое и потому нам несродное, вытеснило не только отклик и отголосок, но даже отгул и голк? Шум или гул это голка, а отклик голки - голк. Для чего все ученые и лесничие наши пишут штамб, а инженеры дамба, искажая немецкие слова, будто стыдясь писать: гать, плотина, гребля, заим, изгнав также необходимые родные слова: голень дерева, лесина, голомя и голомень? Голомень именно немецкое штам, цельный пень, лесина дерева, насколько его идет, за очисткою, в бревно. Для чего ученые наши говорят: ложные солнца, когда это пасолнца, которые бывают, смотря по виду, столбы, коромысла, уши и прочие. Для чего врачи сочинили чистоговорку: грудобрюшная преграда (курил турка трубку, клевала курка крупку), когда её зовут подвздошной блоной, гусаковой либо утробной перепонкой, или гусачихой, гусачиной, от гусака, ливера, лежащего на ней и под нею?
Серьезный [в оригинале у Даля - сурьёзный] нельзя перевести одним словом, отвечающим всем значениям, как нельзя прибрать, для перевода pêcheur[франц.] русского слова, которое бы означало и рыбака, и грешника. Но разве это недостаток языка? Напротив, там скудость заставляет придавать одному слову десять значений. Укажите мне пример, где бы вместо серьёзный, нельзя было сказать: чинный, степенный, дельный, деловой, внимательный, озабоченный, занятой; думный, думчивый, важный, величавый, строгий, настойчивый, решительный; резкий, сухой, суровый; пасмурный, сумрачный, угрюмый, насупистый; нешуточный, нешутя, по делу, взабыль, и прочие, и прочие. Можно бы насчитать еще с десяток слов; если же вы найдете, что все они не годятся, то я волен буду думать, что вы связаны с нерусскими словами одною только силою привычки и потому неохотно с ними расстаетесь. А на привычку есть отвычка, на обык - перевык. Наконец, скажу вам еще тайну: думайте, мыслите по-русски, когда пишете, и вы не полезете во французский словарь: достанет и своего; а доколе вы будете мыслить, во время письма, на язык той книги, которую вы последнюю читали, дотоле вам недостанет никаких русских слов и ни одно не выскажет того, что вы сказать хотите. Переварите то, что вы читали, претворите пищу эту в особь свою, тогда только вы станете писать по-русски."
В. И. Даль
"Испещрение речи иноземными словами (не говорю о складе, оборотах речи, хотя это не менее важно: теперь мы беседуем о словаре) вошло у нас в поголовный обычай, а многие даже щеголяют этим, почитая русское слово, до времени, каким-то неизбежным худом, каким- то затоптанным половиком, рогожей, которую надо усыпать цветами иной почвы, чтобы порядочному человеку можно было по ней пройтись.
Не стану поминать о субъективности и объективности, но ведь дошло до того, что у нас печатают газон и кадавер; а мурава, дерн, злачник и покойник, мертвое тело, мертвец, труп, и прочее, видно уж, не годятся. Таким образом, всему не пишущему, а только читающему, населению России скоро придется покинуть свой родной язык вовсе и выучиться, заместо того, пяти другим языкам: читая доморощенное, надо мысленно перекладывать все слова на западные буквы, чтобы только добраться до смысла: ведь это цифирное письмо!
Но и этого мало; мы, на конец, так чистоплотны, что хотим изгнать из слов этих всякий русский звук и сохранить их всецело в том виде, в каком они произносятся нерусскою гортанью. Такое чванство невыносимо; такого насилия не попустит над собою ни один язык, ни один народ, кроме - кроме народа, состоящего под умственным или нравственным гнетом своих же немногих земляков, переродившихся заново на чужой почве.
Если один онемечился, изучая замечательных писателей, каких он у себя дома не найдет; если другой, по той же причине офранцузился, третий обангличанился, и так далее, то могут ли все они требовать, поучая, наставляя и потешая нас, чтобы каждый из нас, вычитывая, что в них переварилось, понимал все те языки, какие они изучили сами, и чтобы мы перекладывали мысленно беседу их на пять языков? Коли так, то не лучше ли уж нам взяться прямо за подлинник, который, по общему закону, не должен же быть ниже подражания!
Если чужое слово принимается в другой язык, то, по крайней мере, позвольте переиначить его настолько, насколько этого требует дух того языка: он господин слову, а не слово ему. И разве чистяки наши не видят, что они, при всей натуге своей, все-таки картавят, и что природный француз и англичанин выщербленного у него слова, в русской печати, никак не узнают!
Ведь и римляне всегда приурочивали и латынили усвоенное ими чужое слово, без чего не могли ни выговорить, ни написать его; то же делают и поныне все прочие народы. Что же это мы, охотно обезьянничая и попугайничая, в этом случае, хотим самодурью установить для себя противное правило? Этому две причины; первая - тщеславие, чванство: мы знаем все языки; другая - невежество: мы не знаем своего.
Для чего, например, сдваивать согласные: аллопатия, баллотировать, ассессор, аббат, аппарат или даже грамматика, аттестат и проч., когда это противно нашему языку и, при хорошем произношении, не может быть слышно? Если вы хотите показать, что знаете правописание на тех языках, с которых слова эти взяты, то пишите же, как иные и в самой вещи писывали: Тээр (Theer) и маасштаб; но тогда уважьте же и татарина, и пишите не лошадь, а алаша, не армяк, а эрмек; да и не говорите более: чай, - съездите наперед на Кяхту и прислушайтесь, как китаец произносит слово это? Да так, что оно в русском ухе звучит чай, а в Голандском тэ, а в Английском ти и т. д. Да притом и сама буква т произносится каждым по-своему, и никакими знаками нельзя передать этого выговора!"
25 мая, в день филолога, в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова открылся Первый съезд Общества русской словесности.
"Один из наиболее интересных докладов – «Русский язык в новом языковом порядке» – был представлен Михаилом Александровичем Марусенко, доктором !филологических наук, профессором Санкт-Петербургского государственного университета. Докладчик отметил, что новому мировому порядку обязательно соответствует «новый языковой порядок». Михаил Александрович опроверг известное мнение о том, что «глобальная гегемония английского языка есть естественный процесс» и что английский язык распространяется по всему миру благодаря якобы только своим достоинствам. На самом деле, по мысли докладчика, «проводится целенаправленная политика» по его продвижению. М.А. Марусенко рассказал о вышедшей в 1992 году книге английского филолога Р. Филипсона, в которой приводились сведения о состоявшейся в 1961 году секретной англо-американской конференции по экспансии английского языка. Тогда многие восприняли эту книгу как «конспирологическую версию». Однако сейчас, после истечения 50-летнего срока давности, отчеты этой конференции рассекречены и, более того, доступны в сети интернет. На этой конференции «было принято решение, что английский должен стать доминирующим языком и заменить другие языки и создаваемые ими картины мира». Модель, по которой строится смена государственного языка, известна с древности: именно так римляне заставили жителей Британии говорить на латыни. Вначале латынь популяризовали среди элит, так что со временем говорить на латыни становилось модно, следом за усвоением латыни приходила мода на римские обычаи, а затем увлечения элит воспринимались другими слоями общества. Особенно опасно, по мнению докладчика, подобная модель работает в сфере образования, когда «маленькие дети, благодаря раннему обучению английскому языку, отказываются от родной культуры, кажущейся им неполноценной». Далее профессор кратко обрисовал современную лингвистическую «гравитационную модель», пытающуюся описать 7 тысяч языков, на которых говорит современный мир. М.А. Марусенко отметил, что выдвижение английского языка на роль единственного общемирового нарушает сложившуюся картину и приводит к умалению роли «больших языков» (напр., французского, немецкого, испанского, русского), которые становятся не такими нужными, как раньше. В качестве примера он привел басков, отказывающихся учить испанский, поскольку, как они говорят, со всей Европой они могут общаться и на английском."
В 19-ом веке русское языковое пространство быстро наполнялось. Словарь В. Даля лопается от изобилия слов, правда, и тогда уже обращенных скорей в прошлое, чем в будущее: к старинным промыслам, ремеслам, вещам домотканного быта. Но также и нравственные, умственные явления представлены обильно: корней немного, но сколько производных, на один корень "добр" - около 200 слов!
Однако в 20 в. язык пошел на убыль, вчетверо-впятеро, если не больше, поредела его крона, словолес облысел и от многих корней остались черные пни. Самое тревожное - что исконно русские корни в 20-ом веке замедлили и даже прекратили рост, и многие ветви оказались вырубленными. У Даля в корневом гнезде "-люб-" приводятся около 150 слов, от "любиться" до "любощедрый", от "любушка" до "любодейство" (сюда еще не входят приставочные образования). В четырехтомном Академическом словаре 1982 г. - 41 слово. Выходит, что корень "люб" за сто лет не только не дал прироста, новых ветвлений, но напротив, начал резко увядать и терять свою крону.
В 1990-e гг. происходит, конечно, быстрое обновление словарного состава, но в основном за счет двух источников: 1) заимствования из английского языка и 2) слова из уголовно-воровского говора и просторечных низов языка, которые распространились в печатных изданиях, художественных произведениях и средствах вещания. Во всех словарях русского языка советского времени в общей сложности приводятся около 125 тысяч слов - это очень мало для развитого языка, с большим письменным прошлым и нынешними возможностями. Для сравнения, в английском языке насчитывается примерно 750000 слов.
С русским языком происходит примерно то же, что с населением. Население России чуть ли не втрое меньше того, каким должно было быть по подсчетам роста рождаемости начала 20 в. И дело не только в убыли населения, но и в недороде. 60 или 70 миллионов погибли в следствии войн и государственных потрясений, но вдвое больше из тех, что могли, должны были родиться - не родились вовсе. Вот так и в русском языке: мало того, что убыль, так ещё и недород.
И вот, завороженные изречениями Ломоносова и Тургенева о величии и могуществе русского языка, мы почиваем на лаврах XIX века, предпочитая не замечать, как язык наш скукоживается на языковой карте XXI века, впадая в окраинную зависимость и подражательство и все более скудея средствами самовыражения.
Между тем крупные общественные споры о языке вспыхивают в России, как правило, только в связи с затеями преобразования правил правописания, затрагивающими самые второстепенные и внешние стороны жизни языка. Как будто судьба языка зависит от правописания "цы" или "ци" или от использования чёрточки в наречиях, а не от того, насколько богат понятиями и смыслами этот язык и способен ли он расти и ветвиться из собственных корней. Какая-то косность довлеет над всем, что касается развития языка в России. В спорах о двоеперстном или троеперстном крестном знамении Россия дожила до того, что в 20 в. вообще перестала быть христианской страной. Так же вот в спорах о правописании "и" и "ы" после шипящих Россия может дожить до того, что кириллица вообще за ненадобностью будет сдана в древлехранилище и забыта через одно-два поколения, так что Пушкина, Достоевского и Толстого нашим правнукам уже придется читать на латинице. Хорошо еще если не в английском переводе. Или на "руслише" ("рус-ский инг-лиш"), который станет одной из окраинных разновидностей английского, с малым вкраплением туземных словечек, вроде "toska" и "bespredel". Не правила правописания должны заботить российское общество, а возможности творческого развития русского языка, его словарное богатство и словообразовательная гибкость, способность вбирать и множить тончайшие оттенки мысли, чтобы в просвещении и умственной плодовитости стать наравне с новым веком
Как вы дома называете этот прибор? Думаю, многие его называют миксером не задумываясь. Готовы ли вы отныне называть его взбивальником или придумать для него свое, более удачное название? На кухне уйма приборов, носящих иностранные названия, но советую, прежде чем называть предмет, проверять через вопрос. Если на вопрос "Что вы делаете миксером?" вам легче ответить "Миксую", то лучше уж вам переходить на чистый английский, потому что слова "миксую" нет ни в русском ни в английском языках. Говорите уж тогда "Ай микс". А если "миксером" вы все же не "миксуете", а взбиваете, то что же вам мешает называть вещи своими именами? Взбиваете чем? - Взбивальником или взбивателем.
Наши опросы: https://new.vk.com/page-29613759_52007560
Открытое голосованиеЯ буду называть этот прибор:
Миксером
3
11.1%
Взбивателем
15
55.6%
Взбивальником
8
29.6%
Своё в отзывах (лучшие названия отправим производителям этого устройства)
Комментариев нет:
Отправить комментарий